Мальчик из Уржума - Страница 15

Оправив кровати, ребята побежали умываться, а потом пошли завтракать.

Когда они доедали гороховый кисель, в столовой появилась Юлия Константиновна.

На ней было черное платье с высоким воротником и белой кружевной рюшкой вокруг шеи. На грудь Юлия Константиновна приколола маленькие золотые часики.

Волосы у нее были завиты и лежали волнами.

Юлия Константиновна оглядела приютских и велела стать в пары.

Стуча сапогами, перешептываясь и толкаясь, ребята выстроились в узком проходе между стеной и скамейками.

В столовую прихрамывая вошла Дарья, неся на вытянутой руке стопку носовых платков.

Юлия Константиновна начала раздавать приютским носовые платки. Платки были большие, и на углу каждого красными нитками была вышита метка: Д.П.М.Д. — Дом призрения малолетних детей.

Но это было еще не все. Как только роздали платки, Дарья принесла сумки — добротные, из сурового полотна. Они были похожи на кошели, с которыми уржумские хозяйки ходили на базар. Только у этих сумок были не две лямки, а одна длинная лямка, и их можно было надевать через плечо. На каждой сумке сбоку темнела круглая приютская печать.

Потом ребят вывели на двор, и Юлия Константиновна, в черной тальме и белых кружевных перчатках, вышла на крыльцо.

— Дети, за мной! — скомандовала она и, подобрав длинную юбку, медленно пошла к воротам.

Пары потянулись за ней.

У ворот дворник Палладий, в чистом фартуке, низко поклонился Юлии Константиновне.

— Пошли? — спросил он и распахнул калитку.

— Пошли! — сказала Юлия Константиновна.

Приютские шли важно по улице. Им казалось, что сегодня день особенный — вроде воскресенья, хотя все отлично знали, что был вторник.

Из ворот одного дома вышла женщина с тяжелой бельевой корзинкой на плече; она остановилась, опустила корзинку на землю и долго глядела вслед приютским.

— Куда это их, сирот, повели? — сказала она, покачивая головой.

— В школу, тетенька! — крикнула девочка из последней пары.

Ребята старались итти в ногу. Кто-то даже начал считать:

— Раз, два! Раз, два!

Но считать и маршировать пришлось недолго — школа была на этой же улице, только наискосок. Около маленькой желтой калитки Юлия Константиновна сказала:

— Дети, не толкаться! Входите по одному.

А как не толкаться, когда всякому хочется поскорей попасть на школьный двор, а калитка такая узкая!

Школьный двор ничем не отличался от остальных уржумских дворов. Был он мал, порос травою; в глубине двора был садик, а в садике виднелся кругленький столик и скамеечки, — видно, учитель здесь летом пил чай.

На палисаднике висело детское голубое одеяло и маленькая рубашонка.

У крылечка разгуливали толстые утки.

— Это чьи утки? — спросил Сережа у Пашки.

— Учителевы, — ответил Пашка и хотел еще что-то прибавить, но не успел.

Приютских ввели в темные сени.

Только что вымытый пол еще не просох, и ребята на цыпочках прошли через сени до входных дверей.

Из комнат доносился топот, какая-то возня и детские голоса. Вдруг дверь приоткрылась, и ребята увидели Сократа Ивановича, маленького бледного человека в синей косоворотке.

— Проходите, зяблики, в залу! — крикнул он. — Сейчас будем молитву читать.

— В залу, — громким шопотом сказала Юлия Константиновна и, шумя юбкой, пошла впереди ребят.

Залой называлась небольшая пустая комната с низким потолком и тремя скамейками у стен.

Здесь было полутемно, потому что перед окнами росли густые кусты сирени.

— Темно, как у нас в столовой, — сказал кто-то из приютских.

В залу вошел приютский поп, отец Константин. Он, как всегда, пригладил рукой длинные волосы, поправил на груди крест и начал читать молитву.

И молитва тоже была знакомая. Ее в приюте читали каждый день. После молитвы ребят повели в класс.

Здесь Сережа впервые увидел школьные парты. Ему очень понравилось, что парта — это и столик и скамейка вместе. А еще больше понравилось, что в ящик парты можно прятать книги и сумку.

Его посадили рядом с Пашкой.

Сережа не успел толком разглядеть класс, как вошел учитель Сократ Иванович, и начался урок.

— Ну, зяблики, кто из вас знает буквы, поднимите руку, — сказал Сократ Иванович.

Сережа знал уже три буквы — те самые, которые ему когда-то показал Санька. Но поднять руку побоялся. Он оглядел через плечо класс и увидел, что всего только двое из приютских подняли руки. Да и те держали руки так близко от лица, что нельзя было понять, подпирают ли они рукой щеку или хотят отвечать учителю.

Тут Сережа набрался храбрости и стал медленно вытягивать руку кверху.

Сократ Иванович его заметил.

— Ну, отвечай. Ты сколько букв знаешь?

— Три!

— Какие?..

— Пы, сы, о.

— Отлично. А изобразить их на доске сможешь?

Сережа замялся.

— Можешь написать их на доске? — спросил еще раз учитель.

— Я палкой на земле писал и углем на сарае тоже писал, — тихо ответил Сережа.

— А ну, попробуй теперь мелом написать на доске.

Сережа вылез из-за парты и пошел к большой черной доске.

Сократ Иванович дал ему кусок мела.

Доска была высокая, на подставке. Даже до середины ее Сережа никак не мог дотянуться, хоть и привстал на цыпочки.

— Пиши внизу, — сказал Сократ Иванович.

Сережа написал внизу с края доски две огромных буквы.

— О — баранка. Сы — полбаранки, — бормотал он про себя, выводя буквы.

Как пишется буква «П», он вдруг позабыл.

— Ты что там шепчешь? — спросил Сократ Иванович.