Сережа оделся и вышел с товарищами на двор. Он шел, всё еще прихрамывая.
— Больно?
— А то нет! — сердито буркнул Сережа.
На школьном дворе было пусто.
— Ну, сегодня нас не тронут. Все домой ушли! — обрадовался Пашка.
Но только он это сказал, как из ворот соседнего дома с криком вылетели городские. Впереди бежал Лешка в большой беличьей шапке, надетой набекрень.
— Бей приютских! — закричал он.
Пашка и еще двое приютских пустились наутек. Сережа остался один посредине улицы. Лешка подскочил к нему и сбил с него шапку.
— Дай ему еще, дай! Мало! — закричали городские, подбрасывая Сережину шапку ногами.
Сережа и не думал ее отнимать у них. Он стоял на месте, наклонив большую, коротко остриженную голову, и тяжело дышал. Лешка развернулся и хватил его кулаком в грудь. Сережа шагнул назад, потом вперед. Коленки у него подогнулись.
— Прощения просит! — заорали городские.
Но в эту самую минуту Сережа с размаху ударил Лешку головой в живот. Тот раскинул руки и упал навзничь. Сережа, не давая ему опомниться, навалился на него всем телом. Лешка дергался, пробовал вырваться, но Сережа держал его крепко.
— Пусти! — завопил Лешка на всю улицу и стал пинаться ногами.
— А будешь драться?
— Пусти!
— А будешь?..
— Пу-у-у-сти! Слышишь — пу-сти!..
Лешка вертел головой, ища глазами товарищей. Но они стояли у забора и даже не собирались итти ему на выручку.
— Говори, будешь? Будешь? — спрашивал Сережа, сопя и пыхтя.
— Не буду, — наконец ответил Лешка, но так тихо, чтобы приятели его не слышали.
— Смотри у меня, — сказал Сергей и поднялся с земли.
Он не торопясь отряхнул снег с пальто и валенок и оглянулся по сторонам. С другого конца улицы бежали приютские. Они всё видели из-за угла. Лица у них сияли, как новые гривенники. Пашка поднял с земли Сережину шапку, ударил ею о колено и подал Сереже. А в это время Лешка у забора ругался со своей командой.
— Чего же вы смотрели, когда он на меня накинулся? — говорил Лешка сквозь зубы и сжимал кулаки.
— Один на одного всегда дерется, — оправдывались его приятели.
Весь вечер в приюте только и было разговоров, что о Сереже.
— А Костриков ему как даст!.. Как даст!.. — захлебываясь рассказывал Пашка.
— Теперь мы городским покажем! — засмеялся один из приютских.
Первый раз за всё время городским не удалось поколотить приютского.
Сереже исполнилось одиннадцать лет, когда он окончил приходскую школу. Тех, кто учился хорошо в школе, отдавали учиться дальше, в Уржумское городское училище, которое ребята называли по первым буквам: УГУ.
Но попасть в УГУ было дело трудное. Это не то, что из класса в класс перейти — здесь отбирают самых лучших учеников.
— Кострикову что? Его сразу же примут в УГУ! — завидовали одноклассники Сереже.
— Еще бы не приняли, когда у него всё пятерки да четверки.
И верно, Сережа был первый, кого назвал Сократ Иванович, когда объявлял о переводе школьников в УГУ.
Училище помещалось на Полстоваловской улице, в белом двухэтажном доме с парадным крыльцом под железным зеленым навесом. Рядом с деревянными сутулыми домиками дом казался нарядным и большим.
Через парадную дверь ходили только учителя, а ученики, чтобы не запачкать сапогами каменной лестницы, бегали с черного хода, мимо кухни директора.
Здесь всегда пахло вкусными жирными щами и жареным мясом. А в дни стирки густой белый пар клубился и плавал по кухне, словно туман над болотом.
Во дворе школы был разбит маленький садик, где росли две сутулые елки да несколько тополей, обглоданных козами.
В глубине двора возвышались столбы с перекладиной, похожие на виселицу, и «гиганты» — гигантские шаги, на которых запрещалось бегать, такие они были гнилые и старые.
Ученики Уржумского городского училища задирали носы перед ребятами из приходского. Их училище помещалось в большом каменном доме.
Учились в нем одни только мальчики, не то что в приходском, где и девчонки и мальчишки сидели вместе. А главное — ученики Уржумского городского училища носили форму: серые брюки и курточки такого же серого, мышиного цвета, подпоясанные кожаным ремнем с медной пряжкой, на которой стояли три буквы: У.Г.У.
Пряжку ученики начищали мелом до ослепительного блеска и любили ходить нараспашку, чтобы лишний раз щегольнуть перед приходскими своей формой. Правда, у многих из них форменные курточки и штаны были сшиты из такого грубого сукна, что ворсинки торчали из него, точно щетина. Но всё-таки это была форма.
Санька Самарцев щеголял в ней уже целых два года. А теперь и Сережин черед пришел. Будут они ходить по улице одинаковые, и никто не догадается, кто из них приютский, а кто нет.
Хоть они и в разных классах, но всё же можно встречаться на переменках, а после уроков возвращаться вместе из школы. Да еще домой можно будет иной раз забежать, благо бабушкин дом здесь же на Полстоваловской.
Но всё вышло по-иному. Как-то в воскресенье Саня встретил Сережу, чем-то озабоченный.
— А у меня новость, — заявил он с важностью, — в УГУ я больше учиться не буду, а осенью поеду в Вятку, в реальное училище.
И он сказал Сереже, что ему больше не придется гулять с ним по воскресеньям, потому что он должен всё лето заниматься, чтобы подготовиться в реальное. Если он выдержит экзамен, то будет называться «реалист» и станет носить форму не хуже, чем у студентов.
— А в реальном трудно учиться? — спросил Сережа.
— Еще бы не трудно! Одна геометрия чего стоит…